Я проснулся от холода. Как ни странно, мы, вампиры, тоже чувствуем холод и голод. Особенно зимой. Особенно в старом шатком склепе, в тяжёлом каменном гробу.
Лгут, когда говорят, что мёртвым не хочется тепла. Впрочем, можно ли считать нас мертвецами? Мы ведь по-своему живём. Ходим, питаемся, чувствуем боль. А по слухам, даже умеем любить... Я думал об этом долгими закатными вечерами, скованный непостижимою дремотой. Философствовал, не признавая себя за животное или нежить неразумную. А кто я, если ни то и ни другое?
Я не такой, как все.
Я - последний вампир.

***

Я неосторожен, но чрезвычайно удачлив. В страхе перед жестоким солнцем я выхожу на охоту лишь зимой, когда ночи длинны и благосклонны ко мне, а люди всё равно ведь замёрзнут. И не безразлично ли, как умирать? От холода или моих поцелуев? Они бездомные, им некуда идти. Я добр к ним. Я дарю им волшебную смерть, чудесную сказку, подобную тем, что в детстве рассказывала бабушка.

Царапая камень жёсткими белыми ногтями, я выползаю из гроба и обессиленно падаю на чёрную землю. Там, снаружи, контрастная чёрно-белая ночь только началась. Застыли неподвижными изваяниями деревья, под которыми не видно ни одной парочки. Толстый лёд сковал озеро неподалёку и коварно покрыл узкие дорожки, обещая прохожим переломы и ушибы. Кладбище, с краю которого стоит мой склеп, находится почти в самом центре города, облегчая и затрудняя мою задачу одновременно.
Сколько я натерпелся от детей и подростков, любящих совать носы в места с нехорошею славой. Не раз и не два приходилось мне покидать своё убежище для того только, чтобы переночевать в подвале или канализации. Или, если поблизости от собора нет никого - наверху. Там, где размещён часовой механизм, и лежит старая, забытая всеми единственная подруга моя - горгулья.
Летом сплю я. Зимой спит она. Так что разговариваем мы редко. Но в каждом разговоре непременно мечтаем покинуть эти места, улететь туда, где сохранились ещё суеверия и замечательные убежища - развалины замков. Там ждёт нас покой не успевшей оцивизиловаться жизни. Когда-нибудь... Когда-нибудь мы расправим крылья и полетим...
Однако до этого ещё долго. Что-то держит меня здесь - неуловимое и неназванное. А горгулья слишком стара, чтобы вновь подняться в воздух, - и это тоже препятствие.

***

Медленно, ощущая себя статуей ледяной, иду к центру города. До глубокой ночи время ещё есть. Пока что я лишь на прогулке, наблюдатель за спешащими, вечно занятыми прохожими. Люди, люди... Век Природы прошёл безвозвратно, обратив вас вместе с вашими городами в большие бесчувственные механизмы. Кто живее из нас? Я ли, замечающий красоту каждой снежинки и сравнивающий её с ямочками на щеках хорошенькой девушки?.. - Или же вы, проспиртованные, окутанные клубами дыма?.. Вы, которые мчитесь по своим делам, совершенно ни о чём не думая? Вы, которые дурманите себя, лишь бы забыть суть свою, природу и назначение?..
Как любил я вас когда-то.
Как ненавижу я вас сейчас...

- Молодой человек! А угостите сигареткой! - Я испуганно, нервно качаю головой. Нет, я не курю. Я не хочу бледностью своей и тонкостью привлекать вас, дамы, и травиться потом алкоголем в вашей жидкой, бесшабашно хлещущей крови. Меня пугает ваша смелость на грани наглости. Ваши откровенно призывные взгляды. Иногда - подозрение, мешающееся с надеждою, во взгляде совсем молоденькой разукрашенной девушки. "Ребёнок! - так и хочется сказать мне ей тогда. - Я знаю, что ты знаешь всё о моей бледности и слишком красных губах! Я знаю, чего ты жаждешь - ты желаешь быть такою же. Но поверь, поверь же, наконец, - это вовсе не чудо - быть мною! Это несчастье, наказанье и проклятье! Или ты думаешь, легко никогда больше не увидеть солнца, не погибнув от его лучей? Или знать, что проклятье это лишило тебя души, тепла, любви ближних. А может, ты думаешь, что мы не чувствуем ничего, когда осиновый кол впивается прямо в сердце? Когда сжигают нас, кропят святой водою?.. Как можешь ты закрывать глаза на всю чудовищность природы нашей? Какую романтику ты видишь в ней?.." И я спешу, спешу дальше. В поисках обречённых на бедность, никому не нужных бродяг.

Обходя стороною ярко освещённые улицы, я иду к скверу, посреди которого покоится замерший на зиму фонтан. Здесь я присаживаюсь на скамью в глубокой ночной тени. Мороз, разлившийся по телу, коварно пробирается дальше, заползает в каждую клеточку, покрывая меня инеем. Я жду и думаю о своём, изредка отряхивая старое чёрное пальто.
Может быть, лучше было бы маскироваться, жить среди людей, в собственной квартире? Впитывать блага нынешнего века, работать по ночам сторожем в больнице и незаметно от сестёр таскать кровь для переливания? Приобщаться к этой культуре, идти нога в ногу с новостями, стремиться к власти и понемногу достичь самых высот её, откуда можно не прятаться от мира, а управлять им?.. Ведь в запасе у меня не годы - десятки, сотни лет. Можно менять имена, подделывать документы, скрывая истинный возраст. Можно угрюмый склеп мой променять на роскошь и наслаждения. И вместо бледной проклятой тени, скользящей незаметно, гордо пребывать у всех на виду, называя себя Вампиром. Всё равно ведь никто уже не верит в нас... Пусть все считают меня просто символом несуществующих монстров. Есть же готы, что подделываются под призраков - и никто не замечает их белых лиц с чёрными глазницами... Почему бы и мне не выкарабкаться из надоевшей давно рутины?..

...И потянутся дни предо мною чередою безрадостных лиц.

***

Снег неохотно, по-старчески заскрипел под чьими-то ногами, нарушая безмолвие скверика. На соседнюю скамейку опустился человек. Я рассматривал чёрную фигуру с любопытством - темнота не помешала разглядеть синее пальто с большими пуговицами, меховую шапку, рюкзак и... солнечные очки?
Я неловко кашлянул, привлекая к себе внимание. И тут же увидел белизну лица в окружавшем нас мраке.
- Да тут есть кто-то, - сказала женщина мягким, чуть ироничным голосом. - Я, кажется, помешала.
- Вы... - начал я.
- Да. Я не вижу. Но не волнуйтесь, брать меня под руку и провожать не надо. Я прекрасно знаю этот район - мой дом неподалёку.
От её неловкого движения со скамьи упала и глухо стукнулась о землю трость, которую я поначалу не заметил.
Я хотел встать и уйти, но мысли, терзавшие меня, требовали беседы, рассуждений и взгляда со стороны. И я не тронулся с места в ожидании... чего? Возможно, я чувствовал, что признанием в слепоте наш диалог не ограничится... Я оказался прав.
- Вы не боитесь гулять так поздно в одиночестве? - спросила она, чуть помолчав. - Здесь небезопасно.
- А Вы? - ответил я вопросом на вопрос. Мне даже стало забавно. Она, женщина, задаёт этот вопрос мне, мужчине - и в её голосе звучит покровительственная нотка. - Бояться следовало бы Вам. Вдруг я маньяк?
Она рассмеялась.
- Я бы возблагодарила судьбу, окажись Вы маньяком, - сказала она затем немного сухо. - Может, и прозвучит это нелепо, но зажилась я на этом свете.
Я посмотрел на неё внимательнее. Шапка скрывала волосы, и невозможно было определить, скрывалась ли в них седина. Но голос звучал молодо, а на лице я смог разглядеть всего одну морщинку - вертикальную, между бровями. Должно быть, она часто хмурилась - эта дама.
Она поняла моё молчание правильно.
- Вы думаете, я блефую с целью привлечь к себе внимание? - с вызовом продолжала она. - Думаете, недалеко я ушла в развитии от суицидальных подростков. Так?
- Всё может быть, - вынужденно отозвался я. Потому только, что она ждала моего ответа. - Я Вас совсем не знаю.
Вертикальная морщинка обозначилась ещё чётче - брови сошлись на переносице. Видно было, что ей хочется возразить мне, доказать, что я неправ. Но одновременно она боится жалости, сострадания, показного сочувствия человека, ничем не могущего ей помочь. Её лицо хранило упрямое выражение - она не приняла бы чужой жалости.
- Вы одиноки? - спросил я её. Против воли, мне всё же было жаль эту женщину. Быть может, ночь моя закончится тут, а ночная охота уже началась. Слепота давит так же, как и бродяжничество. И если я избавлю её от страданий...
- Я свободна, - поколебавшись, ответила она. - Свобода - положительная сторона одиночества.
- Не вижу ничего положительного в Вашем желании смерти, - сказал я. - Вы слабы.
Она вспыхнула и нагнулась. Рука в синей же перчатке зашарила по снегу в поисках трости. Нащупав её, дама поднялась на ноги и, не сказав мне ни слова прощанья, зашагала к бульвару.
С её уходом интерес угас, и я почувствовал, как прежний холод начинает окутывать меня. Этого я допустить не мог. Искра в ночи... Когда ещё мне выпадет возможность как-то разнообразить своё жалкое, монотонное существование? Я встал и пошёл за нею.
- Вы обидчивы и импульсивны, - сказал я, легко догнав её. Как и все слепые, шла она медленно, неуверенно. - Вернётесь домой и снова будете думать о том же, неподвижно сидя в гостиной. Не проще ли поделиться историей со случайным попутчиком? Ведь мне так же тоскливо, как и Вам. Поверьте.

Она не ответила мне ничего, и я был рад. Я мог идти с ней рядом до самого её дома, а затем... Я запрокинул голову к спокойному чёрному небу и посмотрел в глаза целому миллиарду звёзд. Они смотрели на меня с укором. Перед ними - молчаливыми далёкими судьями - я был убийцей, и ничем более.

***

Она жила в старой пятиэтажке неподалёку. Окна пятиэтажки выходили прямо на кладбище, и я усмотрел в этом перст судьбы.

Моя спутница неловко поднялась по лестнице и остановилась у двери в подъезд. Дверь была закрыта кодовым замком, однако дама не спешила открывать его. Она повернулась ко мне и молчала, видимо, колеблясь. Я стоял перед ней. Неужели она хочет поцеловать меня на прощанье? Нет... Она не из таких.
Она сняла перчатки и протянула их мне.
- Возьмите. Вы замёрзли, - сказала она.
- Вы меня не видите, - ответил я. Сказать, что я был удивлён - значит, не сказать ничего. - С чего Вы взяли, что я мёрзну?
- Вы холодны, как снег, и почти не дышите.
- Так согрейте меня, - сказал я онемевшими губами. Снег лежал на моих волосах, на плечах и лице - и не таял. Вот он - момент, которого я ждал. Сейчас я стану властителем её жизни, оборву нить существования этой несчастной. И если Бог и есть, он ничего не сможет со мной поделать.


(Work in progress...)

Ждём-с, с нетерпением.