|
ЖАЖДА ОЧЕРЕДИ.
Я родился третьим, после почти восьми часов маминых мучений. Слабый и еле кричащий, но все-таки живой. "Дождался все-таки своей очереди" - всегда шутил мой отец. Наверное, эта шутка во-многом и определила мою судьбу.
И заметно это стало, когда, в отличии от других детей, я не тянул маму за руку, когда мы стояли за хлебом или за молоком.
- Какой послушный ребенок, - говорили бабушки вокруг, - не капризничает.
Мама мною гордилась, а я тогда уже получал от очередей самое настоящее удовольствие.
Я рос, и в очередях находил все, что мне надо: развлечение, отдых, интерес. Если куда-нибудь или за чем-нибудь можно было встать - я вставал.
И именно в этом бесконечном стоянии я стал понимать сущность нашего мира - мира очередей.
Вы не задумывались, что даже время - это огромная... да-да-да ... очередь веков, лет, часов, минут и так далее.
Политические системы ждут и сменяют друг друга, чтобы завладеть умами людей и их имуществом. Люди сменяют друг друга из поколения в поколение, чтобы политические системы могли завладеть их умами и имуществом. Вот простенькая система отношения людей и власти.
И так везде.
Я окончил школу, поступил в институт, потом в аспирантуру. Защитил кандидатскую.
И осветил науку своим детищем - теорие очередей.
Эта гремучая смесь из философии, математики, логики, с непроизносимым и абсолютно непонятным названием, должна была сделать мир лучше и правильнее.
Благими намерениями куда дорога выложенна?
Все просто: человек входит в амбар, раздается выстрел, иногда звучит второй, для самых крепких, и все по-новому.
- Один-четырнадцать, - говорит лейтенант. Это номер того, кому сейчас надо будет умереть. Я - один-восемнадцать. И стою в очереди за смертью.
- Один-пятнадцать, - говорит лейтенант, но солдат у входа машет рукой. Рано.
После выстрела:
- Один-пятнадцать!
Скрип двери, выстрел.
- Один-шестнадцать.
Недолго мне осталось.
- Один-семнадцать.
Думаю, почему лейтенант просто не говорит "следующий". Так было бы просто.
- Один-восемнадцать. - Это я.
Боже, как я устал от очередей. Неужели я дождался последней в своей жизни?
Скрип двери, шаг и темнота. Тяжелое дыхание сзади и толчок в затылок.
Я умер.
Впереди, сколько глаза видят - люди. Сзади - тоже самое.
- Где это я?
Лысый мужик передо мной хмыкает.
- В очереди, где же еще.
Как я устал...
- И куда?
Вокруг белым бело, под ногами что-то похожее на пух. Мог бы и сам догадаться.
- В рай, куда же еще.
Выхожу из шеренги и иду вперед. На меня кидают злобные взгляды. Наверное, потому что сами не догадались, что можно вот так просто взять и пойти.
Иду долго, пока не подхожу к небольшой золотой калиточке. В ней стоит благообразный старец и пропускает в райские кущи праведников. Завидев меня апостол машет руками:
- Не пущу, только в свою очередь. Иди, иди.
Как мне все надоело...
- А в ад где очередь? - спрашиваю я.
Привратник хихикает, а какой-то здоровяк, уже готовый нырнуть в золотую калитку, и от этого жутко довольный, говорит:
- Чудак, кто же станет в очередь в ад.
Говорит и исчезает в раю.
- А как туда попасть?
Святой Петр или Святой Павел - уж не знаю кто - машет куда то в сторону, и теряет ко мне интерес. Вдали вижу еле заметную темную точку.
Калитка точно такая же, как и в рай, но черная, покрытая толстым слоем сажи. Тут же, опершись о нее локтем, стоит демон: мощный, мускулистый, с рогами и копытами. Когтистая лапа крутит кончик хвоста с аккуратной кисточкой. Желтые клыки скалятся.
- Привет, - говорю я и тяну ему руку.
- К нам? - густым басом спрашивае он.
Я киваю. Сильная лапа сжимает мою руку. На звериной морде демона уважительное выражение.
- А что так?
- Да в очередях надоело стоять...
- Бывает, - сообщает рогатый. - У нас к котлам и сковородам доступ свободный.
Захожу в ад и думаю, что про вертелы он ничего не сказал. Неужели и туда очереди?
|
