Роза ведьмы - Страница 3

слово и движение вместе, стало наносить ее на лицо, и то постепенно менялось, и вскоре и самый близкий человек не узнал бы ее. Неведомо как, но лицо это внушало доверие, столь чисто и невинно было оно, и никакие горести и печали не оставили следа в лучистых ангельски-голубых глазах, которые словно не видели никогда ни жестокости, ни боли, ни ненависти. Любой был бы очарован и покорен их взглядом, любой лишился бы воли и выполнил всякое желание их обладательницы.

Ведьма же хотела лишь одного – самой свершить месть и справедливость, собственной рукой поднести предавшему ее возлюбленному чашу с ядом и стоять и смотреть, как агония терзает его, смотреть, сбросив в последний миг невинную личину и представ в во всей своей красоте и могуществе, чтобы он в последний раз взглянул на нее, за миг до смерти, сжигаемый уже ее дыханием и холодеющий от ее прикосновения.

Случилось так, как она желала. Солнечным днем, какие бывают только в начале осени, когда земля еще хранит летнее тепло, но тени уже веют холодом и листья лишь тронуты желтизной, и оттого печальнее их увядающая красота и явственнее ощущается дыхание разверстой могилы. Простую чашу поднесла возлюбленному ведьма, без драгоценных камней и позолоты, без узоров в виде диковинных зверей и цветов, и лишь черно поблескивала густая отрава. И он сам принял чашу из ее рук, и улыбнулся юной голубоглазой девушке, и одним глотком осушил до дна, не почувствовав горечи. И, рассмеявшись чему-то, поскольку был он тогда немного пьян, привлек ее к себе и поцеловал. И тогда спали чары. Крик вырвался из его горла, но теперь он походил более на всхлип, слабый и жалобный. Холод растекался по его немеющему телу, но разум оставался ясен. Оттолкнув ведьму, юноша отступил на шаг, но ноги уже не держали его, и он упал, и упала рядом с ним чаша, с легким стуком покатившись по полу. Когда же стихла агония, и последнее дыхание умерло в груди, ведьма чуть улыбнулась, но не в ее улыбке не было торжества, лишь неизбывная печаль, и прошептала: «Спи, мой друг».

Никто не знает, кем юноша был похоронен на том холме, могла его была забыта, и никто кроме редких птиц насекомых не приближался к ней уже много лет. Осталась только история, но, говорят, в безлунные ночи можно увидеть закутанную плащ цвета теней женщину, высокую и статную, молча стоящую над безмолвной могилой.

***

Люди были здесь нечастыми гостями, если не сказать, что и вовсе старались обходить стороной это проклятое место. Но сейчас здесь стояли двое, юноша и девушка. Он был молод и хорош собою, немного неровно остриженные каштановые волосы отливали рыжиной, а темные глаза – зеленью. В уголках его губ притаилась чуть насмешливая улыбка. Девушка же была очень бледна, но при этом в ней не было ничего хрупкого, наоборот, казалось, что в этом безупречном теле скрывалась огромная, нечеловеческая сила. Волосы ее были черны и сверкали, как залитый лунным сиянием омут. Глаза ее были бездонны, и чем дольше человек глядел в них, тем больше терялся, отдавая себя в их власть, и тем неувереннее мог бы назвать их цвет, поскольку они казались то темно-синими, то зелеными, то болотно-черными.

Девушка только что закончила рассказ, и стояла теперь, чуть склонив голову. Казалось, с каждым сказанным словом она менялась, и рассказ этот, в котором не было, по сути, ничего необычного, значил для нее много больше, чем мог значить для обыкновенной, пусть и очень романтичной и чувствительной девушки. Впрочем, такой она и не выглядела.

- Очень красивая история, - сказал юноша, но особого воодушевления в его словах не было заметно.
- Да? – чуть рассеяно произнесла она и, потянув его за руку, пошла прочь.
Он хотел было добавить еще что-то, и, глядя на его улыбку, можно было предположить, что это было бы нечто язвительное, но он был не настолько бестактен.
- А если бы я была ведьмой, - спросила вдруг она, - ты испугался бы?
- Но ведь ты не ведьма, - заметил он.

Они сошли уже с холма, углубляясь постепенно в лес, где сейчас, в самом начале осени, когда деревья не сбросили еще листвы, было темно и странно. Должно быть, когда-то здесь был сад, поскольку меж кустов ежевики виднелись редкие бутоны белых роз, еще сохранившие прелестную красоту.
- О, - пробормотал юноша, срывая одну из роз, и с легким поклоном протянул ее прекрасной спутнице.
Но рука ее застыла, так и не коснувшись цветка, и печаль, та печаль, которую испытывают, должно быть, эльфы, глядя на море, наполнила темные и глаза. Повеяло холодом.
- И все же? – спросила она.
Юноша рассмеялся, беззаботно и молодо.

Тогда она быстро протянула руку и взяла цветок, словно схватила ядовитую змею, словно нежные лепестки жгли ей пальцы. И лицо ее изменилось. Нет, черты его остались прежними, и ничего отталкивающего или безобразного не появилось в нем, никаких признаков старости или тлена, но нечто изменилось, неуловимо и неотступно, какая-то гибельная красота появилась в ее лице, столь манящая и дурманящая, стол холодная и чужая, что и у самого неверующего человека, никогда не задумывавшемся ни о чем необычном, не могло остаться сомнений, кто перед ним.

- Так что же? – повторила она – и прочла ожидаемый ответ в его взгляде, проникла сквозь покровы времени, увидев на миг будущее, обычно столь неясно и изменчивое, почти столь же отчетливо, как прошлое, и вновь пожалела о затуманившей ее разум человечности.
Юноша молчал, пораженный и напуганный. Молчала и ведьма.
Но в словах и не было нужды.

Люди говорят, что история – это змей, что, свившись в кольцо, кусает собственный хвост. Люди говорят, что все повторяется. Много чего говорят люди, много чего не понимают, еще большего боятся в своем непонимании. И страх этот, и непонимание, и неприятие всего того, что непонятно им, что напоминает им об их бессилии и краткости их века, не исчезнет и не сотрется. И не только взлеты и падения империй, и не только вера в разум и неверие в него будут сменяться и возвращаться, как времена года, но и то чувство, что сильнее любви, как ни кричали бы романтики о ее всесилии, и имя этому чувству – страх. И как вчера он полыхал кострами на городских площадях, так будет он полыхать ими и завтра, а между этими вчера и завтра будет лишь пустота и горечь, горечь одиночества и презрения к людской слабости, и горечь бессилия перед ней, и горечь убитых чувств, и черное, черное пламя в глазах ведьмы, и черный чад над ее колдовским варевом, и черный туман, заклятием срывающийся с ее губ.

Там, где стояла когда-то деревня, а теперь лишь потемневшие остовы зданий поднимаются из земли. Там, где на холме сладко пахнет клевером, и стрекозы проносятся в текучем и пряном зное. Там есть могила, которую стороной обходят даже дикие звери, и только цветы, робкие полевые цветы усеивают ее, единственные, кто не боится проклятия ведьмы.

Опубликовано на Фэнтези Портале 29 апреля 2004 года.