На грани (рассказ) - Страница 2

так, чтобы присутствовавший при этом друг не мог потом сказать, что ничего не было сделано. Потом пришел какой-то седой врач, долго слушал что-то через стетоскоп, сказал что-то, что я не понял, и меня повезли в палату. Конечно не этого, наблюдающего все сверху, а того, на каталке. К нему подключили какие-то приборы, вставили какие-то трубки, подсоединили кучу контактов, и оставили одного. Я попробовал приблизиться к тому, что лежит внизу, я даже прошел сквозь него, и сквозь его постель, но ничего не почувствовал. Ничего не менялось, изредка в палату заглядывал кто-нибудь из медперсонала. Друг ушел, и даже уехал без меня на мотоцикле. Мне стало скучно, и я отправился домой. Попал я туда, как ни странно, раньше друга, и вся сцена разыгралась передо мной, во всей свей неприглядности. Друг не мог поднять глаз, считая себя виноватым во всем, а жена, изображала глубокое несчастье, рыдала, устраивала истерики, выгоняла друга, снова его догоняла, требовала с него немедленно отвезти ее в больницу, тут же изображала полную невозможность куда-либо ехать. В общем, все отвратительно, и до предела фальшиво. Друг ушел еще более подавленный, а жена начала срочно звонить всем знакомым и родственникам, утверждая, что я умер. К моему телу она явилась только на третий день. Я за это время успел посетить и родственников и друзей, и только теперь понял, кто из них кто, и кто как ко мне относился на самом деле. Дико узнавать, что любят тебя вовсе не те, кто беспрестанно об этом говорит, а настоящими друзьями были вовсе не те, что часто уверяли в своей дружбе.

Мы сидели друг напротив друга за столиком купе. Я смотрел на монаха, так и не назвавшего своего имени, он рассказывал, глядя куда-то в окно, и мне чудилось, что все это я уже слышал, что кто-то уже рассказывал мне нечто подобное, а может, я сам где-то об этом читал. Хотелось верить рассказчику, и все же вкрадывались сомнения. Как будто почувствовав мое настроение, рассказчик посмотрел мне в глаза. Я не отвел взгляда, и не смутился, зная, что это его насторожит. И он поверил в мое внимание, и стал рассказывать живее, с большим желанием, чаще поглядывая на меня, и вкладывая все больше эмоций в свои слова. Я все больше увлекался его рассказом, и все меньше анализировал смысл его повествования. Завораживала простота и искренность всего, что он говорит.

-Дальше и рассказывать нечего, набор банальностей и много-много фальши. Было так неприятно, что это происходит со мной, с моим телом, поэтому мало отложилось в памяти. Следующим отчетливым воспоминанием был голос. Нет, это нельзя назвать голосом, это что-то другое, что не передать словами. Пожалуй, больше всего соответствует зов, но и это не отражает полностью моих ощущений. Я чувствовал, что меня кто-то зовет, но не мог понять кто, даже не смог определить мужчина это или женщина. В то же время в меня втекало ощущение тепла и доброты, и заполняло меня всего. Хотелось немедленно следовать за этим голосом куда угодно, и не возникало ни тени страха, ни грамма подозрительности. И я всем своим существом устремился к этому голосу. И хотя не возникло никакого сопротивления среды, ни что не начало двигаться мимо меня, я ощутил, что лечу с огромной скоростью. Все вокруг меня было темно, и только путь мой подсвечивался нежно голубым маревом, как бы указывая мне дорогу. В то же время я знал, что позади меня нет уже никакого марева, и, даже если бы я захотел вернуться, мне бы это не удалось. Но я и не хотел, ни на мгновение не возникло такого желания. Я понял, что теряю часть себя, свое тело, свою прошлую жизнь, но не жалел об этом. Удивительные мы люди существа. Полная неизвестность впереди, возможно даже ужасная неизвестность, но мы рвемся к ней и испытываем при этом несказанную радость. Кому еще это может быть присуще, кроме нас? Наверное, никому. Когда свет начал расширяться, и заполнил собой все пространство, так, что стало казаться, что ничего кроме этого света нет, я вновь ощутил в себе зов. Теперь это больше было похоже на голос, обращающийся ко мне, но я осознавал, что нет никакого голоса, как нет и воздуха, и колебаний, передаваемых какой-то другой средой. То, что я называю голосом, звучало прямо во мне, и память услужливо придавала ему самый приятный и желанный тембр, когда-либо мной слышанный.

-Твое путешествие в эту сторону закончено, дальше тебе пути нет, это грань, которую тебе пока не дано перейти. Ты вернешься к прежней жизни, но будешь знать и о будущей. Это дано не многим, и, конечно же, откладывает отпечаток на их жизнь, как будет откладывать и на твою. Ты уже не сможешь быть прежним, как не смогли жить прежней жизнью, побывавшие здесь до тебя.

-Что же мне,