Утилизация

Формально кладбище утратило свой официальный статус много лет назад, может десять или около того, но люди продолжали здесь хоронить своих почивших родственников. Знаки-запреты? Разумеется, видели. На одном даже выступила черная сыпь ружейного выстрела. Люди хоронили там, где им было удобнее.

Существовали крематории. Огромные печи, сжигающие человеческую плоть за несколько секунд, оставляли лишь жалкую горстку пепла в стальном гробу. Слабое утешение, видеть своего дедушку в вазочке на комоде, верно? Люди тоже так думали. Еще многие люди верили, что нет ничего прелестней в жизни, чем выбраться на Родительский день загород, посидеть на лавочке, помянуть усопшего добрым словом, выровнять оградку, заменить фотографию... А до того на Троицу можно еще подсеять цветов на могилку, чтобы зазеленела сочным изумрудом среди заросших пастушьей сумкой и полынью чужих неухоженных могил. В конце концов, если сирота ты и нет у тебя никого - просто заглянуть в это царство ржавых постаментов и истлевших фотокарточек. Ощутить сродство земли и человека. Бренной плоти и нетленного чернозема.

Но времена меняются, и однажды к кладбищу подполз город. Обитель вечного покоя оказалась в опасном соседстве с источником бойкой жизни. Кто победил? Не трудно догадаться... Сперва повесили знаки-запреты. Потом конторам, даже "черным", вынесли последнее предупреждение: кладбище будет утилизировано.

*
Я присел у слабенького костерка, подобрав под себя края длинного пальто. Ночь выдалась промозглой и звездной одновременно. Редкое сочетание для этого времени года. За оградкой похрустывая целлофаном бродил черный пес. Он рылся в мусоре оставленном Последними Посетителями. Кладбище умирает - неопровержимый факт, так что запросто обзовем их Посетителями с Большой Заглавной Буквы. Им не разрешили забрать тела. Слишком накладно вышло бы. А сейчас - век рециркуляции, ничто не пропадет даром. Ничему не позволят гнить в земле без толку! Вот это - истинная правда. А то, что городу место нужно - это все вранье. Брехня...

Я скрутил пучок сухой травы, подбросил в огонь. Трещит и тепло дает - хорошо. Рядом, под боком, здоровенная охапка будылей высохших. Ночь длинная... Я поежился, пробрало отчего-то ознобом, когда высмотрел в слабом свете старую желтую табличку. Пластмасса выцвела на солнце, и отпечатанное на ней изображение с трудом можно было разобрать... Но я прекрасно помнил черты ее лица. Эта девушка, моя Лиза, совсем еще молодая, не то что я... старая развалина.

Золотистая пробка отправилась в огонь следом за очередным пучком травы. Горлышко бутылки тоскливым колокольчиком вызванивало в ноябрьской тишине, стукалось о край стакана, пока тот не переполнился. Горечь водки смешалась с горечью слез. Спазмом глотку свело, и где-то под кадыком образовался тугой комок. Черт, какая гадость... Резко выдохнув швырнул стакан в собаку. Шуршание в куче мусора стихло, послышалось удивленное сопение. Принюхивается песий сын...

Часы в кармане настойчиво заверещали, разрушив печальное очарование этой ночи. Я поднялся с корточек, вытащил из кармана платок и промокнул слезы. Начала бить дрожь, но постарался успокоиться, стиснул зубы. Одним движением передвинул кучу сухой травы в костер, поворошил, раззадоривая пламя. Совсем расхотелось дожидаться рассвета. Лучше сейчас, а то утром мало ли что... Вообще, чуть не смалодушничал - пришло вдруг в голову. Кивнул сам себе. Взял лопату, расчехлил. И замер... снова слезы на глаза набежали... О, Господи, Лиза, моя Лиза... Какого же дьявола все стали такими рациональными? Зачем мне приходится это делать? Да, ведь, не могу я допустить... чтобы тебя... Господи! Выругавшись, воткнул лопату в землю, надавил, врезаясь в мягкую землю могильного холмика. Ночь длинная...