Скрепя сердце - Страница 3

к лошадям.
  Её тощее тело в разорванной рубашке, перехваченной грязным поясом, уже не походило на людинское. Руки неестественно вытянулись, кисти скрючились, плечи вывернуло вперёд. Волосы, всё ещё собранные в растрёпанную косу, походили на паклю, а маленькая голова держалась на тонкой шее.
 С виду она казалась неуклюжей, но все знают, как опасны степицы. Некоторые поговаривают, что степицы походят на полуденец и ночниц. Но они не пляшут с девицами  на лугах, не плачут по углам сырых хат, они агрессивны, неутомимы и кровожадны. Степицами становятся загубленные девицы, родные которых с помощью магии старались вернуть их домой. Заклинание здорово помогает, если кто-то заплутал в лесу, потерялся или даже похищен. Но на беспокойные души девушек, замученных какими-то негодяями, это заклинание воздействует как воззвание. И степица возвращается в мир. Вера родных, в то, что та, кого они ищут, ещё жива, помогает степице обрести новый, фактически материальный облик. А ненависть заставляет убивать людинов и эльфов. Жестоко и слепо.
 Ловцы, как правило, не берутся за такую работу. Их дело малое – отлов всякой разбушевавшейся живности, охотничий промысел. Последнее время ловчие привлекались для решения личных проблем в качестве ударной силы, но Ниральда такая работа не интересовала. А, что до всяких там тёмных эльфов, разной магической нечести и всяких неожиданностей – за такое дело было кому взяться. Но свет разослали по всему краю, и рыжая… Да, эта бестия заставит лешего в лесу потеряться.     
 Степица исчезла и вновь появилась. На сей раз возле лошадей. Удивительно, но животным чучело не причиняло никакого вреда. Протянула руку и погладила гриву Трр. Монотонный напев, от которого мурашки побежали по спине, объял лес.
 Ниральд сжал рукоять. Если эта тварь поёт, а не рычит, то «сыта» (ненадолго удовлетворила свою жажду мести), а значит, сейчас более всего уязвима. Нападения не ожидает. Может, повезёт… Что ж, эта «трапеза» была у неё последней!
– Не сейчас, господин, – мягко и тихо произнесла Гвей, не поднимая голову, не отводя взгляд от пушистого снега. Он вздрогнул, прижал палец к губам. Девушка продолжала. – Она нас не слышит и не видит. Но, прошу, оставь свои намерения на время. У нас будет лучшая возможность. И, господин, отведи взгляд. Может нас почуять, как ты волков. И тогда мои чары будут бессильны. Не смотри ей в спину. Внимание бередит неспокойные души.

2

 Она тогда ещё не знала, что её прежняя жизнь кончена. Что ничего уже не будет, как прежде. И даже имя её скоро станет другим.
 Судно тяжело ковыляло по волнам, налетая на валы и переваливаясь с боку на бок, как гусыня. В трюме было влажно и душно. Темно. Ощущение тревоги и горя было почти осязаемым. Но Гвейтарин предпочла его просто не замечать. Пока её подруги-теккеи о чём-то шептались в темноте, она спала на сырых корабельных досках, натянув на плечи какую-то тяжелую, пахнущую смолой и потом попону.
 Её даже не пытались разбудить и как-то вовлечь в разговор. Гвейтарин считали до невозможности глупой и даже слабоумной. Она знала это, но никак не старалась изменить мнение о себе, её этот вопрос, как и многое другое, не интересовал.
 Ей было не важно, что она ест и ест ли вообще, причёсаны ли её волосы, не помялась ли одежда. Её ноги всегда были босы, ручки шершавы, на ладонях не сходили мозоли от звенящего бубна, а на губах всегда играла прозрачная, ничего не выражающая улыбка.
 Только одно заботило Гвейтарин – танец и ритм бубна. И она пела и плясала с зари до зари, всегда до упаду. Так видела в этом единственную цель существования таких, как она птах, теккей. Она была свободна и беззаботна. И искренне верила в своё птичье, истинное счастье.
 Гвейтарин, как и её подруги, принадлежали к роду теккей. Когда-то в незапамятные времена жрицы Крекодьера научились соединять кровь людов и их татемов. Дети рождались уже с более или менее явными изменениями. Самым существенным подверглись кволли, люды-кошки. У их детёнышей появился хвост, кожа покрылась пушком шерстки, изменились зрачки и формы ушей. Жрицы и признали их властителями надо всеми остальными родами в Крекодьере. Теккеи изменились совсем ничтожно. У особей женского пола в какой-то момент вдоль позвоночника начинали виться перышки, образуя на девятом позвонке неповторимый узор. В остальном теккеи остались теми же людами. И так как оперенье передавалось только по женской линии, вскоре за теккеями закрепилась слава дев-птах.  
 Согласно древней традиции, теккеи не воспитывали своего потомства. Они оставляли спеленатые кульки у центрального крекодьерского храма, доверяя воспитание отпрысков жрицам и жрицам. А те в свою очередь выпускали оперившихся птах, перышки, как правило прорезались в лет 11-13 вместе с наступлением половой зрелости, обратно на улицы города и больше не заботились об их судьбе.
 У Гвейтарин детство было совсем иным. Её оставили у дверей старой