Скрепя сердце - Страница 13

быть… Уверил себя старший леторидовской военной управы и на том был спокоен.
А между тем тот молодой людин в самом деле расспрашивал об Эндини, в жизни которой всё было неплохо, но вот появился в городе тот, кто украл девичий покой. Красавиц-мужчина, который с первого же взгляда на неё, сладко причмокнул и, как тут же признался, влюбился. Какие только он слова ни говорил, какие только золотые горы ни обещал, и дрогнула девичье сердце. Она поверила. Одно только смущала юную Эндину, уж очень часто её суженый упоминал имя её отца, говорил, как хорошо стать им всем одной семьёй, намекал, что неплохо бы, если бы отцу повести к алтарю дочь…
Во всю готовилась купавица, все девицы уже сделали куклы да венки заплели. Эндине как раз минул «последний молочный зубок», так называют крайний год перед замужеством. Мать ждала многих сватов, уж очень хорошо заявила себя её дочь. И, по традициям Леторида, одному из них та была обязана ответить согласием. В народе поговарили, что Эндина обязательно сбежит из города в Купавицу, в День Торжества света, так как здесь нет ни одного людина, который её достоин. А так ведь потом и сказали…
Сама же девица выбор свой сделала, вот только просить осталось отца оказать ей милость. И медлить не следовало.
И Эндина решилась пойти к солтосу, о чём объявила жениху. Тот обрадовался несказанно, и условились встретиться на их условном месте, на лесной дороге, у поворота. А потом вместе отправиться к реке, опустить куколку-купавицу. Все поймут, что они пара. А наутро и к родителям на поклон…
Как не трепетало сердце от ожидания скоро счастия, Эндина с тяжёлым сердцем явилась к солтосу, и разговор сразу не пошёл по нужному руслу. Возможно, сыграла здесь внезапность и накопившийся груз несказанных слов. Возможно, роковую роль сыграло предубеждение… Но Эндина была скупой на слова и краткой, сказала, что выходит замуж и жених просит, чтобы всё было честь о чести. Отец должен передал её в руки супруга на глазах у всего народа. Надеюсь, такая милость не покажется господину Тойевену чрезвычайной?
В ответ Тойевен напустил на себя важность, как это он всегда делал, когда его просили о какой-то просьбе. Говорил что-то про ближайшее время, про государственные дела, что, конечно, постарается… И надо ему в тот чих Золара по привычке намекнуть о вознаграждении.
Эндина вспыхнула, сорвала с пояса мешочек с нордиями, так было чуть больше восьмидесяти, бросила под ноги ошарашенному Тойевену. Выкрикнула какие-то ругательства, а потом, с низким поклонном поблагодарила за доброту и заботу и швырнула в солтоса свою куколку-купавицу. Не успел Тойевен что-то понять, как она уже убежала.
Девушка бегала быстро, и добралась до места встречи только дважды останавливаясь, чтобы отдышаться. Суженый ждал её. Бросилась на шею, зацеловала до пьяна. Обняла горячо. И на одном дыхании выдала всё, что произошло в пыльной комнатёнке.
А жених-то сразу помрачнел. Запутал словами, что, мол, не судьба им вместе быть и расстаться надобно. А дочь Тойевена, травница, разумница возьми и спроси, не из той ли породы её ряженый, что женихами делаются лишь за тем, чтобы приданное добыть да должность какую повыше?
Да, и что сказать – недальнего ума был господин тот. Нет, чтобы отшутиться, отмахнуться, обнять крепче, а потом по-тихоньку да покинуть Леторид. И за счастье считать, что всё обошлось не начавшись, и искать знатных невест в другом месте. Ннет, он взял и ударил девушку ножом в живот.
Вскрикнула она тонко, инстинктивно заехала сильно по глазам и пустилась бежать через лес. Авось отстанет, не догонит. А там рану бы только болотной грязью затянуть да нужных трав принять, чтоб кровь замедлить. Добраться потом до города… Отлежаться, отоспаться, да, как сон страшный, забыть. Бежала, она, опирадась о деревья, но не сдавалась. Слышала погоню, но всё равно не сдавалась. До последнего. Лопнуло что-то в утробе её, и только тогда, уже на кромке леса, ноги-то подкосились. И «суженый» догнал, у самого поля…
– Но, знаешь, господин, – заканчивала отчёт рыжая. – Что самое интересное?
Она была в алом платье, с глубоким вырезом, элегантно подчёркивающим достоинства упругого, молодого тела. Огненные кудри были аккуратно собраны в высокую причёску, но непослушные прядки, словно языки пламени, вырывались из шелковистого костра и ложились на гордые, не опускаемые плечи. Глаза, губы, брови, скулы были искусно подчёркнуты и магнетически притягивали взгляд. Она была очаровательна, волшебна, недосягаема. Живая и горячая.
 Ниральд видел многих мирян, воинов, магичек после встречи с чем-то ужасающим. Если это ужасное удалось одолеть, на многих из них ложиться печать нестерпимой гордости за самого себя или, если от этого удалось убежать, презрения. На рыжую встреча со степицей не оказала никакого влияния. Ровно никакого.
Она так же прямо стояла перед бледным, почти утонувшим в своём кресле, солтосом, который не смел даже глаза поднять. А напрасно. Ему стоило бы обратить внимание на изменившееся лицо его будущего зятя. Ловчая попросила, чтобы тот присутствовал при её отчёте. Надо же налаживать отношения с будущим старшим управляющим, заручиться его благосклонностью.
Рыжая была хороша. Молодой людин бесстыдно намекнул, как можно добиться его благосклонности, но на отчёт всё-таки явился.
 А Ниральд надёжно встал в дверях, и теперь терпеливо ждал окончания рассказа.
 Как странно, теперь ему было стыдно за мысли, которые посещали его не далее, чем трое суток назад. Теперь он знал точно, у этой рыжей закалённый дух. И он благодарил все Великие Ветра, что тогда скрепил сердце и доверился ловчей. Но вот только знать бы, неужели только по своему браслету она так ловко читает ткань мироздания, что со стороны это, кажется, волшебством?.. Но теперь у него есть много времени, чтобы найти ответ на этот вопрос.
– Самое интересное то, что встала твоя дочь как степица, когда ты отдал её убийце руку Гайдерины. Это случилось осенью. Встала, в надежде, что он снова придёт на заветное место… Но вот только он, как раз-то, не пришёл. А степица, одержимая местью, не разбирает…
 Тут старший управляющий гарнизоном пограничного города Леторида поднял взгляд. В его прозрачных глазах застыло изумление и ужас, которые, к сожалению, находили подтверждение, стоило только посмотреть на застывшего от страха «жениха».
– Но как вы узнали? – смогли только промолвить слипающиеся губы Тойевена. Он снова перевёл глаза на рыжую. Сомнения в его голосе не было.
– Кольцо, предобручальное кольцо на шее, с очень редкой противусолньской резьбой. Забавно, правда? Такая мелочь. Не стоило делать несколько одинаковых пар колечек, про запас, правда, Джалий? Именно так ты представился Эндине. Имя есть смысл менять, когда покидаешь город. Но ты боялся, что она кому-то могла сказать… Она сказала. Нам, ловчим, как только мы освободили её дух от жажды мести.
 Гвей из рода теккей медленно подошла и положила на стол перед солтосом кольцо на цепочке и лоскут материи.
– Вы ничего не докажите, – с презрительной ухмылкой произнёс парень.
– Это не наша забота. Не так ли, солтос Тойевен? И, прошу, скажите матери Эндины, наконец, правду о дочери. Да, возможно, после моего долгого визита с выяснением подробностей о колыбельных  и игрушках, она догадалась… Надеюсь, вся наша сумма уже готова. Наша работа здесь закончена. Скажи, господин, ты теперь понимаешь, за что заплатил эти деньги?

7

 От суеты и горячего воздуха нестерпимо кружилась голова. Гам, слёзы, выкрики, споры, ругань, хохот – всё сливалось в один единый поток. Шёл торг. В Краале, в том самом центре пустыни, о котором по ночам шептались пленницы. И вот он, Крааль. Душный, громоздкий, как чудовище, смердящий, гудящий. Вот оно, последнее пристанище. Если верить слухам, отсюда никто никогда из рабынь не возвращался. Никто не выходил за эти огромные ворота.
Гвейтарин знала, что сегодня решиться её судьба. Видела, как её оглядывали, как кусок мяса, только чуть иначе… Она думала, что этот день, когда он всё-таки настанет, никак не потревожит её душу, обитающую в кипарисовой аллее. Но она ошибалась.
Удушье подкатывало к горлу волнами и снова отступало. Подташнивало. Руки были влажными и холодными, а перед глазами был тёмный туман.
Кто-то дал ей глоток воды, а потом окрикнул у самого уха и потащил на помост. Она закрыла попыталась вспомнить кипарисовую аллею, но сознание мутилось, и образ не рождался.
И тот момент, когда мгла почти заволокла всё вокруг, возникла мысль: «Я здесь не случайно…»
«…И пошла девица сама в ведьмину пещеру, что далеко-далечи была ото всех деревень. И шла и шла, и вдруг глядит: цвет песка изменился – бурым стал, точно на него кровица пролилась. И нет конца красным дюнам. Вдруг спускается с неба летающий ковёр, машут кисточки его, а сам он волнами ходит. И восседает на нём ведьма сама», – непрерывно звучало в голове. А пёрышки на спине почему-то вставали дыбом.
Это случилось в один чих Золара, как называют в Краале, неуловимое мгновение. Гвейтарин вдруг услышала рядом с собой трепетания ковра. Распахнула глаза и увидела волны парящего над землёй плотного тканого полотна.
 «Вот для чего я здесь», – поняла из рода теккей, без страха поднимая глаза и прямо, не моргая, посмотрела на красивую, черноглазую  женщину.  Взор её был жестоким, и колким, как рыбья кость.
Гвей навсегда тогда забыла, как её звали прежде, чтобы никто не имел над ней власти, и смело забралась на летающий ковёр, потому что сказала себе: «Я узнаю твоё имя».