Полукровка. Глава 6 - Страница 2

Это правда, маги слишком сильно надеются на свои способности, они забывают о том, что борьба за существование – главная движущая сила в развитии любого живого существа. Мы же хорошо это знаем, мы смотрим в глаза опасности, и мы учимся, мы становимся сильнее, мы становимся умнее с каждым днем нашей жизни, который нам приходится отвоевывать. У нас нет силы волков и нет силы магов, но у нас есть нечто большее. Наша воля, наше стремление к свободе, наша душа, наконец!
Я в изумлении смотрела на его разгоревшееся, возбужденное, помолодевшее лицо, озаренное внутренним светом, и почти любовалась им. Его воодушевление, страстность, открытость и почти мальчишеский задор немного смущали меня, и, хотя я не до конца поняла смысл его речи, в тот момент я готова была ею проникнуться. Никогда в жизни на физиономии мага, бесстрастной и холодной, я не видела столько чувства, сколько выражало сейчас нервное, подвижное лицо Себастьяна. И, боже мой, мне это нравилось.
Этот человек, поняла я, постоянно умудряется передавать мне свое настроение и заражать теми эмоциями, которые испытывает сам. Теперь я тоже слышала убыстряющийся ритм своего сердца,  и чувствовала возрастающее волнение от чего-то, чего сама не знала.
Что бы немного отвлечься от его влияния, я вернулась к интересовавшему меня вопросу:
– Ты сказал МЫ? Вас… таких… много?
– Достаточно. И будет еще больше. Среди человеческих детей все больше рождается таких, как мы.
– Как получилось так, что у тебя нет Клейма?
Себастьян пожал плечами и ответил, как само собой разумеющееся: – Я родился в Убежище.
На мой изумленный взгляд он с раздражением добавил, – Увидишь, когда мы туда попадем.
Я, честно признаться, не горела желанием тащиться с ним ни в какое Убежище, хотя меня и начинало раздирать любопытство, о чем я ему открыто и заявила. Он, снова напустив на себя равнодушный вид, заметил, что выбора у меня нет, если я не желаю бродить по этим землям до скончания жизни. В чем-то он был прав, хотя ошибался в главном, думая, что я окончательно сдалась и оставила надежду на возвращение домой. По крайней мере, сейчас мы находились на земле магов, и это уже было хорошо. Я почувствовала, как уверенность и силы возвращаются ко мне, и с ними приходит какая-то странная бесшабашность.
Я явно была готова еще немного испытать судьбу, побегав по лесам с этим странным созданием, в надежде разгадать его тайны.
Себастьян поднялся, протягивая мне руку и помогая принять вертикальное положение. Затем он осмотрел меня и, неожиданно, со смущением во взгляде протянул руку и прикрыл мою грудь обрывком платья, который болтался у меня где-то на плече. Затем, заглянув мне в глаза, он медленно, словно с трудом, произнес, – Тебе нужно переодеться. Прости меня за то, что я…. Я никогда бы не… – затем он откашлялся и снова взял меня за руку, – Нужно идти.
Не знаю, почему, может, из-за нежности, так неожиданно смягчившей черты его лица, может, из-за легкого касания его теплых пальцев, когда он опускал ткань мне на грудь, а может, из-за выражения его глаз, когда он в тот момент смотрел на меня, но я ощутила странную приятную слабость, охватившую все мое тело. Она лишала меня желания и возможности сопротивляться, и я, как загипнотизированная, последовала за ним.
Себастьян превосходно ориентировался на местности, уверенно ведя меня по какому-то одному ему известному пути. Через очень, очень долгое время лес кончился, и мы вышли, наконец, на открытое пространство. Внизу простирались поля, которые, очевидно, кто-то пытался возделывать, а с того холма, на вершине которого оказались мы, вилась вниз узкая тропинка. Чуть подальше я разглядела небольшое скопление странных предметов, штук десять, не больше, которые вначале приняла за большие скирды сена, но потом поняла, что ошиблась.
– Человеческое поселение, – сообщил мне Себастьян, – там мы сможем поесть и переодеться. – Его уверенный тон удивил меня и озадачил. Он говорил об этом как о само собой разумеющемся, хотя я не понимала, отказывалась понимать, каким образом он намеревается войти в поселение людей, охраняемое магами, и получить там помощь.
– Ты с ума сошел?
– Увидишь, – он легонько подтолкнул меня в спину, заставляя вступить на тропку и начать спуск. Я, по уже установившейся традиции, не стала терять время на споры, и сделала так, как он мне сказал.
Мои ноги уже стерлись до костей, когда мы подошли, наконец, к поселению. Вблизи те предметы, которые я видела с холма, оказались небольшими лачугами, выстроенными, где из грубых сбитых досок, где из самодельного кирпича, а где из чего-то, о чем мне даже не хотелось думать. У всех этих жалких жилищ не было окон, у некоторых вместо дверей висели только грязные тряпки, закрывая вход. В нос мне ударил тяжелый, смрадный запах, говоривший о том, что выгребная яма находится где-то неподалеку.
Я с изумлением озиралась, каждую секунду замечая очередное свидетельство жутчайшей нищеты и чудовищных условий жизни, которую вели люди в этом поселении.
Себастьян уверенно шагал впереди меня, словно не обращая внимания, а может, просто не желая обращать, на то, что окружало нас. Я невольно попыталась представить его, человека, обитающего в таком месте, но мне это не удалось. Его облик настолько не вязался с тем скотским, убогим состоянием, в котором, без сомнения, находились эти люди, что у меня снова возникли сомнения в том, что он был из их породы.
Когда я немного привыкла к виду, открывшемуся нам, меня поразила еще одна странность, которую я прежде не замечала. В поселке царила абсолютная, давящая тишина, которая была настолько неестественной, что вызывала ощущение тревоги.
В то же время я не могла не чувствовать чье-то присутствие, и в самом воздухе ощущался чужой, липкий, темный страх.
Я поежилась и невольно замедлила шаг. Себастьян, сделав знак держаться рядом, остановился и, расставив ноги и расправив плечи, спокойно и неторопливо стал осматривать окружавшие нас лачуги, пытаясь уловить малейшее движение их обитателей.
Я спряталась за его спину, пытаясь меньше дышать носом, что бы не чувствовать вонь, которой, казалось, пропиталась сама земля у нас под ногами. Нервно озираясь, я вдруг заметила какое-то движение прямо за кучей мусора, сваленной у стены одной из лачуг. Я прищурилась, надеясь разглядеть того, кто прятался там, и вдруг мой взгляд наткнулся на пару круглых черных блестящих глаз, со страхом и в то же время с любопытством наблюдающих за мной из импровизированного укрытия. Я вздрогнула и, легко прикоснувшись к руке Себастьяна, указала ему на мое неожиданное открытие.
Широкими шагами он быстро преодолел расстояние, отделяющее его от кучи мусора, и вдруг, молниеносно выкинув руку, схватил что-то, что находилось там, и рывком вытащил на свет.
Его добычей, слабо трепыхающейся в воздухе, оказался ребенок, которому было от силы года три. Себастьян, с застывшим посуровевшим лицом, на котором я с удивлением заметила презрение, держал ребенка на вытянутой руке за ворот его грязной рваной рубашонки, и по-прежнему спокойно ждал чего-то.
Я видела, как сильно в шейку ребенка врезалась натянувшаяся ткань его жалкого рубища, как исказилась от боли его грязная мордашка, какой страх плескался в огромных черных глазах. Его ротик часто открывался, пытаясь заглотить воздух, которого ему уже явно не хватало. Самым страшным было то, что ребенок все это время сохранял пугающее, неестественное молчание, только слабо и безнадежно шевелил босыми перепачканными и поцарапанными ножками. Безнадежность, такая ужасающая у такого малыша, сквозила в каждой черточке его лица, в каждом движении тельца. В три года он уже понимал, что ему не на что надеяться, что ему нечего ждать. И эта мысль стала для меня последней каплей.
Во мне вдруг с ужасающей силой взорвалась масса эмоций, оглушая, ослепляя, заставляя корчиться от боли, эмоций, на которые я всегда считала себя не способной.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я бросилась к Себастьяну, сжимая кулаки, нанося бестолковые, беспорядочные удары по тем частям его тела, что могла достать.
– Отпусти его! – Мой отчаянный крик разорвал эту жуткую тишину, и на секунду повис над этим проклятым местом, словно медленно растворяясь в воздухе.
Себастьян удивленно смотрел на меня, едва пытаясь увернуться от моих ударов, потом медленно опустил руку, в которой держал ребенка. Пальцы Себастьяна резко разжались, и маленький человечек плюхнулся на землю, наверняка ударившись, но проворно перевернулся, и стал быстро отползать от нас.
Себастьян внимательно смотрел на меня, словно ожидая объяснений моему вмешательству, потом снова перевел равнодушный взгляд на ребенка. Что-то пришло ему в голову, и он снова сделал шаг в сторону несчастного человеческого детеныша, и я невольно сдвинулась тоже, помещая себя между ними. Что со мной? Что мне за дело? Но подумать об этом я не успела, потому что в это же мгновение весь поселок неожиданно пришел в движение.
Мы просто стояли и смотрели, как, щурясь от света, сгибая спины, кутаясь в грязные лохмотья, из каждой лачуги показывались ее обитатели. С выражением тупого страха на лицах, пряча глаза, покорно и безнадежно люди выползали из своих убежищ, отдаваясь нам на милость.
Произошла самая естественная на свете вещь. Люди признавали наше превосходство, как было всегда, как должно было быть.
В горле у меня стоял ком.