Публичный дом наших игр - Страница 2

в себе очень глубокие отсылки к корню этого вопроса:
- Но если я, мужчина, буду играть мужчину – где тут игра?...
- Я гораздо сильнее был рядом с тобой мужчиной, когда я был женщиной, чем когда я просто мужчина…
- Да для любого актера сыграть женскую роль – просто предел мечтаний!..

За что мы любим «В джазе только девушки?» За историю ошибок и тот непередаваемый карнавальный привкус веселья, легкости, счастья, который одолевает зрителя. Никто не льет слез над миллионером, которого ничто не убеждает – даже снятый парик и фраза: «Но я – мужчина!» Никому не жалко парня, попавшего в этот переплет. Мы принимаем условия игры. И в этом есть что-то от блаженства.

* * *
В массе запретов на кросспол я вижу два аспекта:
1. Как все это выглядит со стороны? Прилично ли?
2. Нравится ли мне то великое художественное кино, которое я ваяю?

Есть люди, павшие жертвой первого пункта. Они готовы допустить кросспол, но при этом сделать всех подобных персонажей кастратами. Отчего? Чтоб было неповадно? Для педагогического эффекта? В качестве борьбы с сутью явления?

Я знаю, как на одной игре всех женщин, пожелавших играть монахов, а не монашек, кастрировали. Внешне это никак не отличалось от того, как если бы с ними ничего не сделали – они все также были переодетыми в дурацкое женщинами. Но мужское членолюбие было накормлено.

Я знаю другую игру: там всех женщин – одетых любыми мужскими персонажами – собрались кастрировать. Зачем? Боимся конкуренции в «игровых» постелях? Хотим жить в уродливом кастратском мире, который вдвойне неисторичен? Надеемся, что трансвестия исправима?

Это очередное политическое веяние – «большая политика за здоровый секс» - удар по сути ролевой игры. Она порождает подпольный болезненный бизнес, где из тридцати эльфов Сильмариллиона, играемого на кухне, не было ни одного мальчика, и даже Саурон был девочкой 1, 64 см. Помните об этом.

«Большая политика» презирает подпольный формат с его странностями, приклеивает обидные ярлыки своему народу – а любой игрок является представителем народа той страны РИ, за которую мы все, если вдруг что, готовы рвать пасти. Но на самом деле она этого формата очень и очень боится. Мертвый всегда боится живого. Но жизнь кончается в партийном коридоре.

Есть люди, павшие жертвой второго пункта. Им не нравится кросспол не онтологически, а фактически – они «не верят» в таких персонажей. Что тут можно сказать? Это дело вкуса, и как всякая вкусовщина всегда кончается тем, что никто никого не убедил. Этот вопрос можно решить только добровольным соглашением и памятью о том факте, что почти все, что мы делаем в игре – ПОНАРОШКУ.

В этом ПОНАРОШКУ гораздо больше душевного здоровья, чем кажется, потому что мы совершенно свободны относиться к тому, что мы видим, как нам нравится. Никакие правила игры и жесткие рекомендации не предпишут относиться к миниатюрной пышке в доспехе как к Высокому Самцу. К дистрофичной и изломанной девице под два метра – как к Мордовороту из Соседней Деревни. Игроки сами наведут порядок в своих рядах. Во что они верить не хотят – и не заставишь.

Что до меня, то я с удовольствие поверю своим глазам, потому что это комично и доставит мне удовольствие. Вот такой в этом сезоне и в этой деревне у нас Мордоворот.

Нельзя социализировать и «оприличнить» ролевую игру, не изменив при этом самой ее сути и не подменив ее содержание чем-то иным. Продавать билеты на чужое совокупление аморально и плохо. На стриптиз или постановочный порноролик – хорошо, а на то, что взаправду – нет.

Но именно от этого особенно ценится то, что взаправду – как среди любителей порно, так и среди больных на голову вуайеристов. Однако те, кто делает из этого бизнес, потом сидят в тюрьме.

Помни об этом, мастер. Не снимай своих игроков на видео, когда они плачут, истерят, ломают руки, целуются и делают прочие сакральные вещи. Не делай из священного акта продукт массового потребления. Когда игроки это просекут, они превратятся в актеров или в модели, или сами станут папарацци. А игры у тебя не будет.

* * *
Невозможно с помощью ролевых игр улучшить человека. Его можно только освободить и поставить перед его свободой лицом к лицу.