*Примечание: Прям с пылу с жару ;) – вчера набросал… Сильно не пинайте, но если найдете глюки/баги/очепятки и неуместные выражения – буду благодарен .
Все-таки я не Стивен Кинг, блин :( и даже не Мак-Каммон («Кусака» – офигенная вещица, рекомендую). Мне вот что интересно – я довел это дело до логического завершения или есть необходимость продолжить?
Саламандра.
(с) Фанг Илтмарский
- Нон эор авади! Нон варро, атари, Саламандер! Ин-ваал, бьермо ватара… - одежды колдуна полыхали, его легкие раздирал дым, поднимавшийся от сырых дров, но он продолжал сыпать проклятьями на древнем как сам мир языке.
Инквизитор, с бесстрастным выражением на лице, наблюдал за казнью. Ему было не привыкать, выслушивать от обезумевших от боли и страха людей всяческий бред. Сколько было, этих мерзких еретиков – столько было и разнообразнейших «тайных» наречий, грозных пророчеств и проклятий в плоть, до седьмого колена. Все их душонки, не стоили и ломаного гроша… Инквизитор усмехнулся, глядя как отпрянули от вопящего колдуна испуганные деревенщины. Многие принялись осенять себя крестным знамением, а некоторые даже упали на колени и воздев к небу руки молились за спасение своей души.
А для чего они тут все собрались? Ради лицезрения кары Господней? Нет! Лишь инквизитор, мог бы сейчас, в открытую выразить свое мнение: жалкий, охочий до зрелища скот! Сластолюбцы, прелюбодеи и трусы – все как один! Дети их будут полыхать на святых кострах, а матери… Матери соберут хворост, что вскормит пламя. И обуглится плоть, и свершится правосудие! Аминь!
Человек в черных одеждах – и палач, и прокурор, в одном лице, машинально перекрестился, и столь же привычно проверил сохранность своего кожаного кошеля, под завязку набитого золотыми дублонами. Немного… но все же заставляет радоваться. А запах паленой человеческой плоти? Он уже давно ассоциируется со звонкой монетой… Еще бы! У колдунишки великолепная библиотека, и хоть часть ее, причем значительная, отправится в Ватикан, все-таки остальное – пойдет совсем в другую сторону. А сколько еще дураков, купив эти талмуды и древние манускрипты с переплетом из человеческой кожи, попадут в руки Святой Инквизиции? Правда некоторые, наименее ценные экземпляры горят сейчас у ног этого проклинающего все и вся идиота… Ну, что ж, чем-то приходится жертвовать… иногда.
Наконец огонь, достаточно просушив сырую древесину, взревел, поглотив страдающего человека, привязанного к столбу в самом центре пылающей преисподней. Крестьяне, затаив дыхание досматривали завершение спектакля. Над городком медленно плыл манящий аромат барбекю...
*
Кожаные сидения вздулись волдырями и с шипением начали лопаться, а пластиковые панели капали на лицо жидким огнем, заставляя загнанного в ловушку маленького пространства человека еще активнее искать выход. Но тщетно… Вонь шедшая от горящей пластмассы туманила разум, заставляя его возвращаться раз за разом к моменту столкновения. И человек бился, чувствуя как дымятся волосы и предвидя, то, что скоро, вслед за обивкой сидений начнет, пузырится, и лопаться его собственная кожа.
Он кричал, теряя драгоценный кислород, пожираемый пламенем более стремительно, чем человеческими легкими. Руль впился в живот, ремни безопасности стянули грудную клетку, спутали, не давая возможности выбраться или хотя бы изменить положение, что бы выбить ногами боковое стекло. Рука, испуганным зверьком, метнулась к кнопке стеклоподъемника, но вся электроника умерла вместе с сердцем машины, находящемся в раскуроченном капоте.
«Почему я не умер сразу… Почему?!» – билась о стенки черепной коробки безумная мысль, сталкиваясь время от времени с воспоминаниями о страшном ударе.
Сквозь утонувшие в дыму стекла перевернутой машины были видны ноги зевак, любопытных человечков, не смеющих подойти ближе и вытащить водителя из объятого пламенем салона. Они смотрели на эту страшную картину, на то, как бьется в раскаленной туманной утробе страдающий человек, и сравнивали реальность со многими фильмами, наполненными перестрелками, погонями и взрывающимися машинами. Общее мнение толпы было в тот момент, хоть и не выражено осознанно, но, тем не менее, едино – в жизни все выглядит на порядок эффектнее.
Правда, не все воспринимали это как очередное развлечение… Была девушка, застывшая в оцепенении и не способная оторвать взгляд от кошмарного, по ее мнению, зрелища. Ее губы заметно двигались. Чуть прислушайся и сразу станет понятно - она молится.
Но всему приходит конец – пламя сердито заворчало и спустя миг, бьющийся в салоне человек ощутил знойное дыхание смерти. Она выдохнула и его душа закружилась в сверкающих потоках белого пламени, полетела туда, в огненную бездну, где его уже ждут… Они… Они с обгоревшими до костей, черными от копоти лицами… И их скрюченные, хрустко двигающиеся фигуры…
- Профессор! Профессор, с вами все в порядке? – в голосе студентки из первого ряда слышалось неприкрытое волнение. Возможно она единственная из всех находящихся в шумной аудитории, заметила, как посерело лицо профессора Рикардо Мендосы. – Вы скверно выглядите, с вами все окей?
Испуганный жутким видением, Рикардо дрожащими пальцами нащупал в нагрудном кармане платок и отер выступивший на лбу пот. Еще бы миг и он закричал… Еще бы только миг и отвратительные черные фигуры вцепились бы в него! В горло, в грудь, вырывая шкварчащее сердце, в обгоревшее лицо…
- Д-да… Все в порядке. Все нор-маль-но… - произнес Мендоса, желая успокоить себя. Затем он вымученно улыбнулся, хотя в глубине его серых глаз плескались озера страха, и сказал:
- А теперь, занятие окончено, и вы можете идти!
Студенты шумной и пестрой толпой хлынули в коридор и растворились в прохладных недрах института. Девушка, заметившая состояние профессора, исчезла… Но не это важно… Нет, совсем не это, хотя ее лицо и напомнило ему застывшую в молитве бледную маску, что он разглядел в толпе зевак сквозь едкие клубы дыма… Нет, ничего не было!
Никаких горящих машин! Никаких обугленных мертвецов! Ни-че-го!
- Не было, не было, не было… - пробормотал Мендоса, рухнув на стул. Ноги предательски дрожали, а впереди еще несколько пар. – Домой, немедленно домой.
*
У автомобильной стоянки Рикардо Мендоса даже не стал останавливаться. Зрелище серого «седана», припаркованого там – это действительно совсем не то, что ему сейчас было необходимо. Пройдя мимо автобусной остановки, мимо любезно притормозившего таксиста, он шагнул на железную ступень эскалатора, мысленно благодаря бога, за то, что живет в крупном городе. Да, здесь в царстве электричества и грохочущего металла ему ничто не угрожает!
Раз, два, три и ты уже дома – вот чудо современной техники. Никакого бензина или угля, только металл и пластик, с мерным стуком скользящий по напитанным током рельсам. И прохлада… Даже в самый жаркий день здесь всегда прохладно, в этом подземном лязгающем чертоге.
Мендоса расплатился, получил заветный жетон, тут же избавился от него, поглощенного стальным агрегатом и вышел на платформу. День, близится обед, а здесь неестественно пустынно. Профессор посмотрел на часы, закрепленные у дверей маленького цветочного магазинчика, повел глазами немного влево и судорожно схватился за сердце.
Факир, уличный фокусник, вырядившийся в грязный, источающий аромат жареного мяса, балахон, улыбнулся Мендосе, демонстрируя рот полный черных, отвратительных зубов. Весь его вид живо напомнил профессору истории Рикардо Мендосе однажды виденную им средневековую гравюру: алхимик, а может быть и колдун-самозванец, идущий к сложенным кучей веткам и хворосту, в центре которых возвышается столб Позора. День и ночь ему предстоит провести прикованным к этому столбу, в то время как проходящие мимо будут кидать в него камни и плевать, а на утро его казнят. Дикие обычаи, но это часть истории, которой посвятил свою научную карьеру профессор Мендоса.
Странный человек, не сводя с профессора своих полыхающих фанатичным огнем ненависти глаз, указал на него пальцем и прошипев – «Атари, Саламандер!» – злобно расхохотался, брызгая слюной и хлопая в припадке истеричного смеха, себя по коленям.
- Саламандер! Саламандер, бьермо ватара! – визжал сумасшедший, указывая в сторону Мендосы.
К счастью, несколько ужасно долгих секунд спустя, к станции подошел поезд и профессор незамедлительно ретировался в его наполненные желтоватым светом металлопластиковые внутренности. Двери с шипеньем закрылись и Мендоса бросивший, украдкой, взгляд на перрон, обнаружил что странный незнакомец исчез. Лишь как напоминание о реальности его присутствия, в воздухе остался еле различимый запах жаркого.

а) причём здесь саламандра
б) конца нет, зачем профессора жгут, что будет с колдуном и профессорм непонятно.

в плоть, до седьмого колена - может быть "вплоть до 7ого колена"?

Над городком медленно плыл манящий аромат барбекю... - имхо не соотносится с тоном первой части

Вонь,(!) шедшая от горящей пластмассы,(!) туманила разум

Саламандра. (продолжение… по просьбам трудящихся ;))
(с) Фанг Илтмарский
- О, пресвятая дева Мария, - прошептал инквизитор, еле шевеля помертвевшим от страха языком.
Комфортная комната, находящаяся вдали от шума таверны, выделенная ему городским советом, была ярко освещена. На краю стола, сплетая кольцами алый хвост, ощетинившийся кусачими языками пламени, сидела Саламандра. Дубовый стол там, где ее тело касалось лакированной поверхности, дымился и полыхал синими придушенными огнями, стопка бумаги, набор перьев – ярко вспыхнули и обратились в пепел.
Острая мордочка огненной ящерицы повернулась в сторону застывшего от ужаса человека. Пасть приоткрылась, и между раскаленных игл зубов скользнул, словно струйка расплавленного металла, раздвоенный язычок. Раздалось шипение, вызвавшее в памяти инквизитора картинку с льющейся на раскаленную сковороду водой. Сияющие глаза сморгнули, скрывшись на мгновения за двойным веком, и вновь уставились на человека.
Это создание, размером – не больше чем человеческая ладонь, пришло, дабы пожрать его душу! – с ужасом догадался инквизитор. На десять тысяч глупцов, приходится один мудрец… На десять тысяч еретиков…
- Господь всемогущий, да укрепится воля моя! – прохрипел человек, падая на колени и судорожно сжимая серебряный крестик, что висел на шее. Его тело сотрясала крупная дрожь, но паника… - нет! Никогда! Он меня защитит!
Саламандра сидит на краю стола, медлит, наблюдая за жертвой…
*
Мендоса очнулся от муторного кошмара, с трудом вспоминая то, как он попал в плен этих липких пропотевших насквозь простыней. Воздух в комнате, жаркий и влажный... Тьма и одиночество холостятского жилища… Он дома.
«Надо сходить к врачу… Нервное напряжение или еще что-то… Да, верно…» – размышлял профессор, нащупывая выключатель. Наконец, звонко щелкнув, зажглась лампа, стоявшая на тумбочке возле кровати. В ее тусклом свете Мендоса тщательно осмотрел свою небольшую спальню, насколько это было возможно сделать – не вставая с кровати. Тишина и пустота. Это хорошо. Никогда еще он так не радовался тому, что живет абсолютно один. Выскочи сейчас из темного коридора жена или, упаси господи – кошка, тут бы и лежать ему, хватая посиневшими губами затхлый воздух. Сердце… а с ним – шутки лучше не шутить.
Под протестующий визг пружин, Мендоса выбрался из прогоркших глубин своей постели, надел тапочки и пошаркал на маленькую кухню. Набрав стакан отдающей ржавчиной воды, он с жадностью его осушил, чувствуя как студеная влага бежит по раскаленным внутренностям. Было невыносимо жарко и душно. Профессор приоткрыл было окно, но в нос шибанул тошнотворный запах смога, и он тут же пожалел о своем опрометчивом поступке. Злобно проворчав что-то неразборчивое, он захлопнул окно, стукнув пару раз по тихо урчащему, но не работающему, кондиционеру.
Кошмары могут преследовать его до самой смерти, вдруг подумалось Мендосе, и будут гнать его, гнать – приближая к грани безумия, пока он не докопается до причины их возникновения. Может это голод? Хотя, конечно, подобное – просто смешно. Как там было-то, во сне? Жара… Здесь тот же душный зной. Отвратительное лето!
И так – каждое лето. С тех самых пор, как он еще мальчишкой, покинул горящие кварталы Мадрида. Не многие могут похвастаться тем, что их отцы – убийцы миллионов. К счастью, никто так и не узнал о причинах пожара, а сам виновник – Карл Мендоса, отец Рикардо Мендосы, канул на веки в огненной преисподней. Тогда тоже было жаркое лето… Настолько жаркое, что достаточно было небольшой искры что бы воспламенить иссушенный город и Карл, оказался именно тем человеком, кто «подарил» Мадриду эту искру.
В подробности катастрофы, Мендоса-младший, никогда особо не вникал – ему было достаточно тех воспоминаний… Тех запахов, которые теперь воскресают в его кошмарных снах раз за разом, едва только выдастся несколько основательно пропеченных солнцем денечков.
Мендоса открыл холодильник, порылся в нем минуту другую в поисках чего-нибудь съестного и был вознагражден куском ветчины, уже начавшей портится, но все еще съедобной. «Мама всегда говорила, что если что-то портится, то надо обжарить, помолится богу – и можно есть» - с горькой усмешкой, вспомнил профессор.
«Так вот, как же мне избавиться от этих снов? Пойти все-таки к психоаналитику? Им платят деньги – они решают ваши проблемы. Справится ли этот… с моей бедой? С тем, что меня мучает, что приходит ко мне по ночам и не дает покоя. Скорее, скорее бы осень, с ее прохладными вечерами и покрытыми инеем утрами. С пожелтевшей листвой, со всем тем, что я когда-то оставил там, в далеком 2010 году. Оставил, да именно, и может меня вела под руку мать, в это огромное излучающее чувство безопасности здание аэропорта, но ей управляли силы судьбы, а я им подчинился. Позволил им определить все мою дальнейшую жизнь».
Профессор зажег конфорку газовой плиты, но его взгляд был направлен в невидимую даль, туда, где небо застилали клубы черного дыма, где кричали раненные и где сердце сжимал страх за себя, за мать и главное – за пропавшего черт знает куда отца.

Думаю, в вашем творчестве слишком много вот таких перегруженных предложений:

"Дубовый стол там, где ее тело касалось лакированной поверхности, дымился и полыхал синими придушенными огнями, стопка бумаги, набор перьев – ярко вспыхнули и обратились в пепел".

"Придушенными" - явно лишне и мутновато.

Потом, посмотрите, паразитные абберации: "полыхал", а чуть дальше "вспыхнули". Хорошо бы уходить от такого.

"Мендоса открыл холодильник, порылся в нем минуту другую в поисках чего-нибудь съестного и был вознагражден куском ветчины, уже начавшей портится, но все еще съедобной."

Вот тоже пример - "минуту другую" - утяжеляет и вообще, имхо, не нужно. Опять же "съестного" - паразитно резонирует со "съедобной".

Вообще, я обычно вычитываю свой текст на предмет подобных штуковин, причем. вычитка занимает впятеро больше времени, чем написание.