|
БЕЗ...
"Я боялся всего: своей решительности и судьбоносности, желания и умения все делать так, как это желается и умеется... Но первым, что вызвало во мне глубинный, первородный страх, - первым катаклизмом сознания - стало понимание того, что я не один живу в своем теле.
Признание душевнобольного."
Тринадцатое число.
Пытаюсь вытащить нож, но он крепко застрял между ребрами. Боль - вот и весь результат моих стараний. А ведь лезвие вошло в левую часть груди, туда, где сердце. А крови почему-то нет. Почти нет. И я еще живой...
Надо писать, а ни ручки, ни карандаша под рукой нет. Нахожу какую-то щепку и провожу кончиком по груди. Писать кровью оказывается очень тяжело - это не чернила. Но я стараюсь...
Бесы...
Пальцы у него тонкие, но при этом твердые и сильные, и при рукопожатии не возникает ощущения отвращения как при соприкосновении с рыбой. Высокий, даже длинный, плечи ссутулены, на носу болтаются очки. Но рука крепкая, и это вызывает уважение. Как и низкий, с хрипотцой, голос, совсем не идущий его ботаническому виду.
Что он там говорит? Про старые альбомы, про отличие электроники от кислоты, про надоевших наркоманов, заполонивших концерты и дискотеки... Мимики мало, жесты короткие и неуверенные, но интонации полны эмоций. Снаружи лед, внутри огонь...
Не слушаю его, но созерцать хочется непрерывно. Он одет по летнему, и короткие шорты с простыми сланцами ему очень идут. Ноги то длинные, прямые, с гладкой загорелой кожей. И красивые ступни с ухоженными ногтями. Последнее, кстати, у парней - редкость.
Представляю волнующие сцены и меня начинает мелко трясти. От возбуждения даже приоткрываю рот и наполовину высовываю язык. Хорошо, что этого никто не видит.
Лучше бы он ушел, иначе я не выдержу и коснусь его, а расценить это можно по-разному.
Расстаемся, и Олег что-то рассказывает, а я жду улицы Потасова. Там есть платный туалет...
Я сижу на корточках над грязной замызганной дыркой в кафельном полу и мастурбирую, представляя себе...
...он поигрывает пальчиками ног, а я с силой облизываю пятки, лодыжки...
Неудобно, я потею, и постоянно кажется, что посетители туалета отлично слышат дребезжание разболтанной пуговицы на моих джинсах. Но напряжение надо сбросить...
...и ангелы.
Выхожу, стараясь не смотреть на кассиршу. Стыдно.
И Олег на улице заждался.
- Пронесло что-ли? - спрашивает он.
Я киваю. Можно и так сказать.
О новом знакомом решаюсь заговорить минут через сорок.
- Пообщаться хочешь? - удивляется Олег, и мне мерещатся саркастические нотки в его голосе, - Он в музыке неплохо шарит. Да и вообще парень ништяк...
Девятое число.
Я знаю, что прийти он должен минут через пятнадцать. Жду, вглядываясь в проем ворот. До них расстояние немалое, но его я увижу обязательно. И надо не забывать попивать холодный чаек. Писать мне уже хочется очень и очень...
А вот и он, как и должен был - один. Поэтическая натура не хочет распылять свою скорбь на родных и друзей.
В руке цветок, голова опущенна, и, надо полагать, по щекам текут слезы. Еле плетется, а я больше не могу терпеть: встаю в недвусмысленную позу и растегиваю ширинку...
И почти сразу он поднимает взгляд, выискивая свежую могилу у забора... на которую я сейчас мочусь...
Я оглядываюсь и понимаю, что не успеваю: "убитый горем" приближается огромными прыжками, а мой мочевой пузырь еще полон. Приходится убегать и дуть в штаны. В паху горячо, такая же горячая жидкость бежит по ногам, а на душе ликование и мольбы - хоть бы он меня узнал, лишь бы догадался...
Любовь...
Сидим рядом, и мне все время хочется приблизиться, хоть на миллиметр, хоть на микрон.
А он говорит и ничего не замечает. Рассказывает что-то о летнем концерте, об альбомах восьмидесятых годов, еще о чем-то, что мне совершенно не интересно.
И несколько раз упоминает имя "Света".
"А чем я хуже?" - мог бы сказать я...
...и в какой-то момент я не сдерживаюсь и быстрым движением касаюсь его щеки кончиком языка.
Его словно током бьет: аж со стула слетает.
Глаза как блюдца, слова застревают в глотке. Происходящее настолько разнится с его представлениями о реальности, что от этого разум отключается.
"Чем я хуже?" - говорю я и через голову снимаю с себя футюолку. Затем одним движением - шорты. И остаюсь в чем мать родила.
А он в шоке и даже пошевелиться не может.
Я же опускаюсь на четвереньки и медленно, виляя задом, как видел в каком-то старом порнофильме, ползу к нему...
И тут его прорывает...
...и ненависть.
Пячусь к выходу, прикрываясь футболкой и шортами. А он стоит в проеме двери, ведущей в зал, и кричит, кричит, кричит...
- Света-Света - звезда минета? - пытаюсь я его переорать. Откуда в моем голосе столько злости?
- П...с, пошел...
- Я посмотрю на нее поближе. - Боже, что я несу!
- ...
До чего же стыдно, до чего же...
Третье число.
Ее душа еще жива, и я хочу с ней поговорить. Она, конечно, ничего не скажет, но меня услышать должна.
Да, я этого не хотел ровно на половину. И на такую же половину жаждал твоей смерти.
И так же поровну шансы были погибнуть легко или в страшных муках.
Увы для тебя, победило зло: оно всегда впереди, и добру за него, так же всегда, стыдно...
Слишком долго говорить, и слишком много все равно будет не сказно.
Не держи на меня зла, Свет... Вот и все... За обиды прошлые, настоящие и будущие...
Уродство...
Ей страшно, и от этого она вся мокрая. Сильно пахнет потом. И из промежности идет странный запах. Вонь женщины... Совсем не как в классическом фильме...
"..." - молча хочется ответить на немой вопрос в распахнутых глазах.
Лучший ответ - действие. И я начинаю творить зло...
...капли крови прыскают на желтые обои моей комнаты, струи все той же крови заливают простыню, которой я прикрылся спереди... ...красная жидкость принимает еще какие-то формы, заполняя все мое "личное пространство"...
И мне хорошо!!!
...и красота.
Которой уже нет, которая осталась на лезвии ножа, на желтых обоях моей комнаты, на белой простыне, на руках моих и лице.
Первое число.
Утром полюбил, днем разочаровался, вечером начал мстить. Редкостной стремительности я человек. Или уже не человек?
Удивительна лишь та легкость, с которой мы втравляем в свои грязные игры людей сторонних и невинных. Затягиваем, жуем, выплевываем. Потом просим прощения, сидя на могиле. Благородно и очень вовремя. Это я про прощение. Когда-то и я так буду сидеть, слушать кладбищенский ветер и утешать себя поговоркой "молчание - знак согласия". Удобный очень постулат для могильных челобитных...
И вот еще странная мысль: удобнейший этот мир для таких как я, с нашими общими двойной моралью и дублированной этикой...
Жизнь...
Длинные тонкие пальцы судорожно сжимают рукоятку ножа. А я на оружие даже не смотрю: привалился спиной к толстому дубу и даже глаза прикрыл.
"Ты?"
"Я."
Вот и весь разговор.
"Убью!"
"Убьешь."
Вот и весь алгоритм.
Убил... Не меня - себя...
Медленно подхожу и вытаскиваю нож их горла. Парень еще шевелится, но не надо быть врачом...
И впервые в жизни я ничего не понимаю...
И лезвие простого кухонного ножа отлично отточено и если посильнее ударить...
И все к одному... И один ко всем...
...и смерть.
А в смерти наступает прозрение... Какая-то бело-золотая искра проскакивает по краю агонизирующего сознания, но столь ничтожен ее заряд... И как во мне мало осталось хорошего... Это хорошее, доброе, светлое уже ничего не скажет - его душа еще жива, но может лишь слушать...
Тринадцатое число.
Последние строки дописываю не своей кровью...
|
