Фэнтези. В.С. Березин - Страница 3

А если он взял за образец жесткий канон классической фэнтези, то ему приходится помнить о том, что в литературе странствия героя обычно подчинены какой-то идее. Книги основоположника жанра читались с увлечением, даже если тома странствий хоббита были разрознены.

Разумеется, качественная фэнтези смешна не наивной стилизацией. Существуют блестящие образцы юмористической фэнтези, в частности, книги Терри Прачетта. Он говорил, что человек — как коктейль — состоит из смеси юмора и философии. Замечу, что слова Прачетта можно рассматривать и как рецепт, общий для всей литературы. Однако зачастую в современной фэнтези бармен не доливает юмора.

Плодятся угрюмые квазирыцарские романы, толкиенисты мрачно исполняют свои масонские ритуалы... Конечно, бывают и исключения, но тенденция к сугубо

серьезному восприятию придуманных миров преобладает. Есть, кроме Прачетта, и другие писатели, что влили в читателя поболее юмора, чем ритуала. Это в первую очередь Роберт Асприн с его Скивом Великим, можно назвать еще несколько имен. Но, видимо, Прачетт переведен так, что ни с кем его не спутаешь. Человек, в свое время отвечавший за PR атомных электростанций, очевидно, не может не быть юмористом. Именно он придумал четырех всадников Абокралипсиса, которые надрались в придорожной корчме, и конец Плоского света не состоялся.

Конец того мира, в котором в спутниках у неудачливого волшебника не пес или слуга, а бодро ступающий всеми четырьмя ножками Бездонный Сундук; где шляпа волшебника сварлива и никак не может найти подходящую голову; где книги, ошалевшие от потрясений, летают туда и сюда, а наиболее дерзкие гоняются за птицами.

Дело в том, что Прачетт не забывает доливать и философии. Поэтому его серия о Плоском мире не набор острот, а действительно замок фэнтези, только окрашенный юмором в разные цвета. Кстати, вот цитата: “Волшебники не очень-то любят философию. Их ответ на известную философскую дилемму: “Все знают, что такое хлопок двумя руками. Но что такое хлопок одной рукой?” — довольно прост.

С их точки зрения, хлопок одной рукой выражается в звуке “хл””.

Вот тебе, бабушка Яга, и Юрьев дзэн.

Или другая легко расшифруемая пародия: “За описанием химеры обратимся к знаменитому сочинению Брумфога “Неестественные животные”: “У нее три русалочьих ноги, шерсть черепахи, зубы курицы и крылья змеи. Разумеется, все это я знаю только с собственных слов, поскольку сей зверь обладает дыханием раскаленной печи и темпераментом воздушного шарика, несомого ураганом””. Отзвук Борхеса в этом пассаже понятен всякому.

Промежуточный между западным образцом и славянским орнаментом вид фэнтези — это цикл Макса Фрая о причудливом мире Ехо. В аннотации к последнему тому его саги говорится: “Читатель с удивлением узнает, что не кто иной, а он сам был главным героем книги”. Звучит это почти как декларация постмодернизма. Мир Фрая воистину состоялся. У этого мира есть недоделки литературного плана — в общем, все как в анекдоте про портного, которого упрекают в том, что слишком долго шьет. А ведь Господь, дескать, создал этот мир всего за шесть дней. На что портной отвечает: “Так посмотрите на этот мир и на эти брюки”. Миры всегда создаются с недоделками — лишним пафосом или неловкими шутками.

Особенностью мира Макса Фрая становится то, что в него при совершенно серьезном выражении лица попадают абсолютно постмодернистские конструкции. За “неклассичность” Фрай заслужил множество нареканий — и со стороны любителей “настоящей” фантастики, и со стороны “чистой” фэнтези. Шутки и анекдоты, перенесенные из контекста большого российского города в причудливый город Ехо, постоянные отсылки к русской речи и ценностям современной культуры “среднего возраста” и впрямь уводят от традиционной для фэнтези серьезности. В текстах Фрая сосуществуют Армстронг (не астронавт) и группа “Depeche Mode”, Марлон Брандо и бог Один, его герои смотрят магнитофон и ругаются матом, превышают скорость на дорогах и отпускают сортирные шутки. Такое впечатление, что в последние десять лет центонность стала едва ли не самым модным приемом в литературе. И у Фрая главный герой разглядывает самопишущие таблички и перебирает в памяти раскрытые дела: ““Воины Дрохмора Модиллаха”. Это хлопотное дело было еще напоминанием о том, как я впервые посетил оперу...; “Сад Мокки Келесса”; “Бездомный буривух”...” Как тут не вспомнить десятки пародий на А. Конан Дойла, где в обязательном порядке перечисляется пяток раскрытых дел, от которых остались одни лишь названия.

Серийные романы о приключениях героев Тайного Сыска напоминают детективные серии, например, цикл полицейских романов американца Эда Макбейна. Его полицейские служат в своем 87-м участке, женятся, расстаются, раскрывают преступления, горят на работе. Создается иллюзия длящейся живой жизни, с одной стороны, наркоманически привязывающая читателя, а с другой, опять же конструирующая самодостаточный мир. Правда, внимательный читатель вдруг осознает, что Управление Полного Порядка, где работает Макс Фрай, отнюдь не полиция. Полиция в том мире тоже есть. Управление Полного Порядка — это самая настоящая госбезопасность, а сослуживцы Фрая — колдуны-чекисты. Поэтому вереница романов и повестей — не детектив в стиле фэнтези, а скорее сага о магах-контрразведчиках. Что еще сильнее привязывает Фрая к традициям массовой культуры.

Это обстоятельство очень важно. Герой фэнтези, таким образом, не просто ищет свой путь, его путешествие сопряжено с детективной интригой, с расследованием. Он шпион или контрразведчик, вор или полицейский, только на этот не новый сюжетный каркас накинута магическая попона.

В заключение надо сказать, что фэнтези оказалась видом литературы, чрезвычайно способствующим объединению читателей. Среди причин этого явления обычно называют подростковый протест, социальный эскапизм жителя большого города. Недаром наиболее успешные съезды ролевиков, то есть любителей ролевых игр, проходят весной и осенью, подверстанные к школьным каникулам. Сообщества ролевиков замкнуты, они живут по своим законам, общим для групп, посвятивших себя популярной эзотерике.

Кланы ролевиков неизбежны в современной культуре, они так же логичны в ней, как монашеские братства в поджанре, который их породил.

При этом любовь к чуду стала в народе поистине массовой. Обращать внимание на оксюморон популярной эзотерики ждущему чуда невозможно.

Так думал я, разглядывая однажды Дом культуры, в котором, как потревоженный пчелиный рой, гудели хоббиты, орки и тролли. Там, на ступенях, стояли две эльфийские девушки и во весь голос распевали “Хава нагилу”.

Владимир Сергеевич Березин
2001 год.

Известные источники: magazines.russ.ru/october/2001/6/ber.html